Санаторий (слова и предметы) - Дмитрий Никитин

Тут на шум явился, наконец-то, сам Герман Осипович. Мы забыли сразу сказать, что был человек двухметрового роста, с крупным лицом, на котором все черты казались по меньшей мере в полтора раза преувеличенными, и костлявыми оттопыренными ушами. Эти уши, круглые, большие, как лопухи, при ходьбе его даже покачивались, и это выглядело до того нелепо, что Таль с Влошичем залились хохотом. Они чуть животы себе не надорвали. «Выселите из нашего номера старуху!» – повторил ему Таль свое первоначальное требование. «Если вам это нужно, сами и выселяйте!» – сказал Герман Осипович. «Давайте нам тогда другую комнату», – сказал Таль. «Свободных нет, – сказал тот. – В других еще большие сложности». «Тогда идемте с нами выселять старуху!» – сказал Таль. На этот раз Герман Осипович вздохом выразил свое согласие.

Многого добиться Талю, впрочем, не удалось, потому что Герман Осипович так и не пошевелил даже пальцем: он только присутствовал при процессе выселения. Рядом с ним стоял Влошич, в то время, как Таль вытаскивал в коридор вещи несчастной Иеремии. Та забилась в угол и закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Таль вынес ее вместе с последним чемоданом. «Изверги!» – прокомментировал эти действия Герман Осипович. «Изверг – вы, а не я, – сказал Таль, вручая ему старуху. – Берите ее и селите в своей собственной квартире, пока не найдете другого решения». С этими словами он втолкнул в номер Влошича, вошел туда сам, захлопнул дверь и запер ее на ключ.

Черненко и обрезанная комната

«Ну и дрянные же здесь номера! – воскликнул Таль. – Ни тебе телевизора, ни отдельного санузла. Вообще ничего нет, только какие-то койки тюремные. Спасибо хоть на том, что их две». «На чем же мы будем спать? – спросил у него Влошич. – Постельное белье тут осталось от старухи». «На нем и будем, если ты не раздобудешь другого, – сердито сказал ему Таль. – Я и так достаточно сделал для того, чтобы мы могли здесь устроиться». Влошич было фыркнул, но тут Таль принялся расхаживать по комнате, так угрожающе пыхтя и сжимая кулаки, что он предпочел промолчать.

Помещение, и правда, было не ахти. Во-первых, очень тесное – настолько, что высота его превышала и длину, и ширину, а потолки тут были низкие. Во-вторых, в нем действительно не имелось вообще никакой мебели кроме двух коек. В-третьих, не было даже обоев: стены вместо этого замазали странным красноватым раствором, и казалось, что они состоят из сырого мяса. В помещении стоял почему-то неприятный холод, хотя на улице была теплынь; Таль попробовал было открыть окно, но оно, все в трещинах, перекошенное, заклинило. Оно было разделено на четыре части, но только в одной из них было вставлено стекло: вторую закрывал какой-то кусок пластмассы, а третью и четвертую – номер газеты «Известия» от 12 марта 1985 года. «Много внимания уделял Константин Устинович Черненко последовательному проведению курса на совершенствование развитого социализма, – прочитал на листе газеты Таль. – На решение крупных задач экономического и социального развития, повышение благосостояния и культуры советского народа, на дальнейший подъем творческой активности масс, улучшение идеологической работы, укрепление дисциплины, законности и порядка». «Вот дела, ты только посмотри! – сказал Таль Влошичу. – Это же Черненко умер!» «Что? – опешил Влошич. – Что за чушь ты несешь?» «Да я говорю, что Черненко умер, тут старая газета, посмотри», – тянул его за рукав Таль. «Ты лучше скажи, кто будет спать на койке под углом», – отмахнулся от него Влошич.

Дело в том, что комната эта была угловая, под скатом крыши, и одна из ее стен шла углом, косо нависая над одной из кроватей. Это очень взволновало Влошича. «Ты и будешь», – сказал ему Таль. «Нет, не хочу! – испуганно сказал Влошич. – У меня боязнь: что, если на меня опрокинется потолок?» «На тебя он, значит, может опрокинуться, а на меня нет? – спросил его Таль. – Нет уж, дружище, ты меня затащил в эту отвратительную дыру, а мне приходится за тебя все делать, так я по крайней мере буду спать на хорошей кровати». «Но она ничем не лучше, – жалобно сказал Влошич. – Просто у меня есть боязнь, а у тебя нет, вот и уступи мне, пожалуйста». «Ни за что! – отрезал Таль. – Сам эту кашу заварил, сам ее и расхлебывай!» Влошичу оставалось только, понурившись, покориться.

Оговорки Таля

«Давай теперь осмотрим санаторий, узнаем, есть ли здесь какой-то распорядок дня, может быть, прогуляемся по окрестностям», – сказал Влошичу Таль, с одной стороны примирительно, но с другой – давая понять, что поблажек не будет. «Никуда я не пойду, – обиженно ответил Влошич. – Раз ты так со мной обращаешься, иди один». – «Вот и пойду!»

Таль вышел в коридор, с грохотом захлопнув дверь – желая показать свое недовольство поведением приятеля. К его удивлению, Иеремия все еще сидела в коридоре у двери, точнее, она даже разлеглась на своих вещах, которые так и были в беспорядке разбросаны по полу. «Вы все еще здесь?» – спросил Таль таким тоном, будто приказывал ей немедленно убираться. «Ползучий негодяй, а вы – мерзавец!» – злобно прошипела ему в ответ Иеремия. «Ползучий?» – не понял Таль. – «Да, Герман Осипович Ползучий». – «Это у вас ругательство такое?» – «Нет, это его фамилия». «А, – сказал Таль. – Это понятно, и все-таки незачем вам тут лежать вы проход загораживаете». «А я вот так и буду тут лежать, пока не умру, – заявила Иеремия. – Я вам объявляю голодовку». «Да пожалуйста, мне-то что», – сказал Таль и ушел.

Он отправился искать Германа Осиповича, чтобы узнать у него время обеда и все порядки в санатории: от нервотрепки у него не на шутку разыгрался аппетит. Однако администратор снова как сквозь землю провалился. Более того, Талю по пути не встретилось ни единой живой души, хотя из номеров раздавались подозрительные вздохи, охи и хриплый кашель. Этот кашель даже преследовал Таля: как только он подходил к очередной двери, обитатель комнаты разражался внутри душераздирающей «очередью», которая затем, словно рикошетом, передавалась в следующий номер. Скоро уже зашелся весь коридор; впечатление было такое, что вокруг Таля собралась целая свора собак, захлебывающихся лаем, готовых наброситься на него и разорвать на части. «Зоопарк какой-то! – подумал, перепугавшись, Таль. – Вдруг там действительно не люди, а псы? Еще повыскакивают, накинутся – полетят клочки по закоулочкам! Впрочем, даже если там все-таки люди, этот их „концерт“ представляет для меня не меньшую опасность – ведь они, значит, все чем-то больны, я могу заразиться от них и умереть. Надо будет взять это на заметку и держаться особняком».

Между тем, Таля раздражало до бешенства, что он никак не может найти администратора. Здание санатория – старинный двухэтажный дом с одной колонной и треугольными окнами – было совсем небольшим, а отыскать тут что-либо оказалось очень трудно. Герман Осипович запропастился, как иголка в стоге сена. Коридоры, конечно, тут не могли быть очень длинными, зато они были извилистыми, и Таль совсем растерялся. Помимо прочего, его сбивал с толку еще и непрекращающийся кашель из номеров.

Услышав с лестницы, ведущей в подвал, грохот и позвякивание, Таль решил, что найдет там сантехника или рабочего, у которого можно будет хоть что-то узнать, и спустился. К его удивлению, именно там он обнаружил неуловимого Германа Осиповича: тот, вооружившись гаечным ключом, ковырял что-то в большом металлическом баке. Администратор, стоя на четвереньках, просунул голову под трубу, а рядом с ним расположилась в кресле грузная дама лет пятидесяти. Она вышивала, строго поглядывая на Германа Осиповича.

«А эту гадюку ползучую вы так и не убрали от моей двери!» – громко закричал Таль, обрадованный, что наконец-то добрался до администратора. Тот от неожиданности дернулся, больно ударился головой о трубу, затем, потирая ушибленную макушку, поднялся на ноги и отряхнулся. Женщина в кресле подняла глаза и устремила на Таля подозрительный взгляд. «Вы что же это, обзываете меня?» – спросил, побледнев и крепко сжав в руках гаечный ключ, Герман Осипович. «Пока нет, – сказал Таль, – я просто требую убрать эту дрянь». «Но моя жена не носит мою фамилию, ее фамилия – Македонская», – с достоинством сказал администратор. «Я говорю не про нее, а про ту мерзкую старуху у меня под дверью», – сказал Таль. Только тут он вспомнил, что «Ползучий» – это фамилия Германа Осиповича; судя по всему, это слово запало ему в голову после разговора с Иеремией, вот он и употребил этот эпитет, забыв о его другом значении. Теперь собеседники поняли друг друга, но жене Германа Осиповича, очевидно, крайне не понравилось, что муж отнес выражение «гадюка ползучая» на ее счет; она даже побагровела от ярости.

«Никто вам не будет ее убирать! – гаркнула она. – Сами пошевелитесь и уберете! Ишь ты, шустрый какой, сам нагадил, а сваливает все на нас». «Нет уж, простите, я тут вовсе ни при чем, – настойчиво сказал Таль. – Вы обязаны были предоставить мне с другом свободную комнату». «Нет уж, это вы нас извините, а только проваливайте», – сказала жена Германа Осиповича и указала Талю на дверь. «Подождите, подождите! – замахал руками Герман Осипович, которого встревожило такое развитие разговора. – Мы с этим потом разберемся, а вы зачем пришли?» «За этим и пришел, – сказал Таль. – И если вы сегодня же эту гадину ползучую не уберете, вам несдобровать!» Он нарочно еще раз употребил это выражение, чтобы показать, что не боится даже жены администратора, не то что его самого. «Разберемся», – неопределенно сказал Герман Осипович. «А еще когда у вас здесь обед, и какие вообще порядки?» – спросил Таль. «А у нас обеда нет, – развел руками Герман Осипович. – Сами поедите, что хотите, есть только буфет, но он платный. А порядков тоже никаких нет, но есть только обходной лист, который вы должны заполнить». «И как же я его заполню?» – спросил Таль. «Вы его возьмете, отметитесь у нашей охраны, у меня здесь сразу же, еще в буфете и в медпункте», – сказал Герман Осипович. «Это зачем?» – осторожно спросил Таль. «У меня – регистрация, в охране – чтобы делов не натворили, а в медпункте – чтобы удостоверить, что они с себя снимают всякую ответственность за ваше здоровье», – сказал Герман Осипович. «Вот еще новости! – воскликнул Таль. – Зачем же тогда медпункт, если они снимают ответственность?» «А он затем и нужен, чтобы к нам претензий не было, – объяснил Герман Осипович. – В нем и врача-то нет, правда, они могут его вызвать, но не обязаны этого делать. Медпункт у нас для того, чтобы оформлять этот отказ от ответственности». «Но как же это! – воскликнул Таль, вспомнив душераздирающи хриплый кашель в коридоре. – Ведь у вас здесь содержится много больных!» «В том-то и дело, – сказал Герман Осипович. – Мы же пансионат, а не больница. Они вот болеют, случается, что и умирают, мы не хотим проблем себе из-за этого нажить». «Ну и порядочки же здесь у вас!» – изумился Таль. Он был возмущен до глубины души, но так растерялся, что не знал, как это выразить. Его очень смущал и грозный взгляд жены Ползучего: видно было, что эта могучая баба, хотя и тиранит мужа, но очень помогает ему в трудных ситуациях с клиентами. Он вероятно, для этого-то ее и завел. «Ладно, давайте ваш обходной лист, а там посмотрим», – сказал Таль, почувствовал, что сейчас у него не хватит сил воевать с этой парой. «Пожалуйте за мной», – сказал Ползучий. Они проследовали вглубь подвала; Герман Осипович щелкнул выключателем и загорелась подвешенная к потолку лампочка. Выяснилось, что она висела прямо перед лицом Таля – в темноте тот этого не разглядел; она включилась так неожиданно и ярко, что он отшатнулся и еще почти полминуты, ослепленный вспышкой, ничего не видел.